Многорукий Бог Далайна - Страница 29

От аваров, неся большое блюдо с лепешками, подошла вторая жена охотника. Она была совсем молодой и удивительно напоминала Атай. А может быть, это лишь показалось Энжину оттого, что женщина была в положении. У нее был отрешенный взгляд, словно она прислушивалась к тому, как растет в ее теле будущий ребенок. Жены из благополучных семей, ожидая ребенка, носили на нитке жемчужину. Этот знак говорил, что мать берет слезы будущего ребенка себе, оставляя ему лишь радости. У этой женщины на шее искрилось целое ожерелье из редчайшего голубого жемчуга.

Перехватив взгляд Энжина, охотник сказал:

– Драгоценности хороши только когда они украшают женщин. У вана, конечно, больше редкостей, но кто их видит? Я добыл эти игрушки, и пусть в них играют те, кого я люблю.

На ужин были лепешки с соком туйвана – вещь невиданная на мокрых оройхонах. И уж тем более Энжин не ожидал, что его будут угощать подобными яствами. Однако, его усадили ужинать, а на все благодарности охотник отвечал:

– Горячего не жалко, если рядом авар. Будем жить, пока живется.

– У вас счастливая семья, – сказал Энжин. – Я обошел много оройхонов, но такой не видал и не думал, что возможно подобное счастье. Я говорю не о лепешках – их едят многие, хотя никто не делится со случайным прохожим. Я говорю о радости.

– Ты прав, – произнесла женщина с голубым ожерельем, и впервые ее взгляд, обращенный внутрь, осветил Энжина. – Сегодня мы едим сладкую кашу, завтра, возможно, будем рады чавге, но если кашу не съесть сегодня, завтра она протухнет. Так стоит ли ее жалеть? А радость должна быть всегда.

Наутро Энжин отправился дальше. Его путь лежал через мертвые земли на край мира, где он хотел выстроить себе дом, чтобы жить там одному, не видя никого… кроме этой семьи. И, пробираясь через ядовитый, заволакивающий разум дым, и корчась в муках строительства, илбэч представлял, как он приведет в чистые и сухие края широкоплечего охотника с серыми глазами, двух нездешне прекрасных женщин, маленького упрямца Бутача и того, еще не родившегося малыша, которого ждет женщина с лазоревыми жемчугами…

Шооран, замерев, слушал рассказ старика. Оба они потеряли счет времени, не замечая, что сквозь потолочные отверстия пробирается желтый утренний свет.

– Я оказался, в который раз, трусом, – тяжело говорил старик. – Я никого не привел, потому что понял: такой человек не станет скрывать тайну и радоваться ей в одиночку. Каждый месяц, собрав урожай, я хотел идти за ними, но оказался храбр лишь в мечтах. Я прособирался десять лет.

Старик замолчал и, вернувшись из прошлого, взглянул на Шоорана. Мальчик сидел неподвижно, между застывших пальцев изгибалась синяя жемчужная нить. Почувствовав взгляд старика Шооран поднял голову и произнес:

– Это мамино ожерелье.

– Ты пришел сам, – сказал старик. – Спасибо тебе. И прости меня за все, что я не сделал.

Старик встал, повернулся к окну.

– Вот и утро, – сказал он. – Если верить Ёроол-Гую, то до вечера я не доживу, а у меня еще немало дел. Все-таки, я илбэч и обязан строить, даже если это покажется кому-то бессмысленным. Я должен продлить мертвую полосу вглубь далайна. Это не ради Тэнгэра и его стены, не думай. Возможно, когда-нибудь, ты поймешь, почему я пошел именно туда, хотя лучше, чтобы ты этого так и не понял. Если я не вернусь, то все здесь твое. Особенно береги это, – старик выдвинул из-под кровати сундучок и достал тонко выделанный кусок кожи. – Смотри, это карта мира. Вот далайн, а это оройхоны. Я не уверен, правильно ли здесь изображена страна добрых братьев, но это и не очень важно. Главное, что далайн вовсе не так велик, как кажется, когда стоишь на побережье. Илбэчи прошлых времен постарались на славу, а ведь их было всего четыре или пять человек! Остальные после первого же оройхона были схвачены Многоруким или растерзаны благодарной толпой. Но чаще всего илбэч рождался, жил и умирал даже не догадываясь о своем даре, а может быть, и не увидев далайна ни разу в жизни. Это неправда, что илбэч рождается редко. Не было ни одного дня, ни одной минуты, чтобы где-то не жил илбэч. Просто он сам не знает, кто он. Поэтому я и рассказал тебе это, чтобы ты… чтобы люди знали. Хотя, возможно, я ошибаюсь, и все зря.

Старик достал буйи и кисло пахнущий жанч, переоделся. Шооран, забившись в угол, следил за ним. Потом попросил:

– Не надо уходить.

– Я илбэч, – ответил старик. – Я должен. Я боюсь умереть в постели, потому что мне кажется, что тогда огонь достанется случайному, ничего не знающему человеку. А я хотел бы отдать его тебе, хотя ты и проклянешь меня за это. Не знаю только – возможно ли такое. И еще. Два-три месяца не выходи на мокрое. Многорукий будет наведываться сюда часто.

Старик ушел. Шооран хотел бежать за ним следом, но подчинившись уже не словам, а взгляду, остался на пороге алдан-шавара. День он просидел, ожидая, что старик вернется, но потом услышал, как вдали мучительно всхлипнул далайн, и понял, что опять остался один.

Сказители говорят, что сотворив небесный туман и воду, далайн и оройхоны, мудрый Тэнгэр начал населять их большими и малыми зверями. Тэнгэр хранил зверей в наплечной сумке и теперь принялся доставать их по одному и определять каждому место и срок жизни.

Первым Тэнгэр достал мелкого зогга. И сказал:

– Ты будешь жить в норке в стене шавара, а срок твоей жизни составит одну неделю.

– Спасибо, щедрый Тэнгэр, – прошелестел зогг, – что после тесной сумки ты даришь мне огромный мир и жизнь достойную его. Я успею заткать паутиной норку, и оставить детей, и вонзить жало в тело врага. Что еще можно просить от жизни?